Мы рады возможности представить Вам еще один рассказ Вана Цзэнци “Ли Третий” (“李三”, “Ли Сань”), произведение достаточно своеобразное и со своей изюминкой. Огромная благодарность нашему переводчику Алине Перловой и приятного чтения!

Ли Третий служит у нас старостой бао, а еще ночным сторожем. Живет в Храме Земли, такой храм есть в каждом переулке. Это раньше говорили «переулки», теперь говорят «бао» 1 — кварталы. Умер человек — монахи проводят обряд кормления голодного духа и пишут шувэнь 2 — письмо на тот свет, в нем по старинному обычаю указывают, откуда родом умерший: «Верующий такой-то из такого-то переулка такого-то уезда такой-то провинции Китайской Республики, мир Джамбудвипа 3 …»; шувэнь пишут для делопроизводства на том свете. Оттуда замечаний вроде бы не поступало. Хозяин Земли — всё равно, что староста бао в загробном мире. Круг его обязанностей такой же, как у земного старосты бао, вторгаться в чужие владения он не может, потому Хозяина и зовут: Дух Земли такого-то переулка. И Ли Третий ведает только делами нашего переулка. Если что случилось за его пределами, хоть на шаг в сторону — умер ли кто, или пожар — он и палец о палец не ударит. Хозяин Земли знает границы своего переулка, своего бао, и Ли Третий тоже знает.

Храм Земли — народное название, а правильно говорить «Храм Добродетельного Духа Земли». Эти слова и вырезаны над воротами, золотые иероглифы по синему фону. Храм наш очень маленький. Снаружи раньше было два древка для флагов. В то, что стояло с западной стороны, как-то раз ударила молния (чудная то была молния, настругала древко в щепки величиной по одному с лишним чи 4 , таким молниям даже название есть: «громовое рубило» 5 ), с тех пор осталось только восточное древко. К храму ведут ворота, слева и справа от ворот стоит по флигельку. В восточном живет Ли Третий. Западный сдается торговцу лепешками из размазни. Лепешки из размазни готовят так: рисовую кашу толкут в размазню, а как она забродит — ее надо пропечь на сковороде, с одной стороны лепешка получается подрумяненная, с другой белая, кисло-сладкая на вкус. Дальше — внутренний дворик в два шага шириной, а за ним храм. Прихожан встречает лепная статуя Хозяина Земли. Статуя эта невысока, даже ниже человеческого роста. Хозяин наш холостяк, не то, что в деревенских храмах — там ему подсаживают в пару Матушку-Хозяйку Земли. Он у нас улыбчивый старичок с седой бородой и усами, на голове шапка юаньвай 6 , а одет в синий даосский халат даопао. Перед изваянием ютится узенький стол для подношений. На нем железный подсвечник с шеренгой рожков, туда входит два с лишним десятка свечей. Тут же глиняная курильница. Перед столом — деревянный ящик для пожертвований. От порога до ящика остается еще несколько чи кирпичного пола для земных поклонов. Вот и всё.

Еще Ли Третий прислуживает в храме. В этом деле тоже много труда не надо. По первым и пятнадцатым числам месяца подмести в самом храме и снаружи, чтоб люди могли прийти помолиться. Под новый год отыскать два «парных фонаря», повесить слева и справа от ворот. Парные фонари — прямоугольные бумажные фонарики, внутри у них каркас из деревянных реечек, а снаружи оклеены белой бумагой, на которой выведены большие иероглифы — на одной стороне «ветер мягок и дожди благоприятны» 7 , на другой «мир в стране и благоденствие народа». Внутри у парных фонарей полочка, на которую ставят свечу. Свечи зажигают в первый день нового года, и горят они до самого праздника фонарей 8 . Эти две с лишним недели у ворот Храма Земли по-праздничному светло. И прихожан тоже много. Под вечер такого дня Ли Третий открывает ящик с пожертвованиями, вываливает из него всё наружу и внимательно пересчитывает.

Иногда в храм приходят с клятвой. Двое поспорили и не могут договориться — к примеру, у соседа с восточной стороны что-то пропало, он думает на западного соседа, вот они поругались, потом каждый запасся свечами и благовониями, и вместе пришли в Храм Земли приносить клятву. Оба бьют земной поклон, один начинает: «Батюшка Хозяин Земли свидетель, если такой-то у меня украл, пусть он будет наказан немедленно, в этой же жизни!». Второй подхватывает: «Батюшка Хозяин Земли свидетель, пусть у меня кто-то умрет, или дом сгорит, если это я украл! А если он меня оговорил, то пусть у него!». Дав клятву, расходятся по домам. Ли Третий тогда затушит их свечки, сгоревшие едва до половины, вынет из подсвечника и припрячет — еще пригодятся.

Самая большая радость для Ли Третьего, когда в храм идут исполнить обет. Если в переулке случилось несчастье — старик ли слег, или ребенок заболел оспой — родственники являются в храм с обетом Хозяину Земли. Старик поправился, ребенка вылечили от оспы — пора идти исполнять обет. Церемония эта весьма торжественная: божеству «вешают благодарность» — подносят красное полотно шириной в два-три чи, на нем выведены иероглифы «всемилостивый». Курильница в такой день полна благовоний, подсвечник забит красными свечами (свечки эти маленькие, в два цуня 9 величиной, зовутся «зубками»). А самое главное — подносят свиную голову. Поэтому, если кто дал обет, Ли Третий потом очень беспокоится, то и дело разузнает, как там да что. А разузнать это проще простого. Если старик поправился, выйдет на улицу с костылем. Выздоровевшему ребенку сзади на воротник пришьют красную тряпицу в три пальца шириной, три цуня длиной, на ней напишут: «оспа миновала». И Ли Третий тогда ждет, полный надежды. К вечеру в его глиняном чане будет свиная голова. Одной свиной головы семи с половиной цзиней 10 веса хватит Ли Третьему на несколько дней. Все эти дни с его щек не сойдет румянец.

В ведомстве старосты бао в основном пожары и покойники. До смерти, что пришла в обычный дом, Ли Третьему дела нет: он занимается умершими сиротами, бездетными стариками и «подзаборными». Если одинокий старик преставился в своей постели, или где в переулке нашли труп неизвестного, у Ли Третьего тут же появляется работа: он берет подписной лист на пожертвования и отправляется в лавки побогаче собирать деньги. Потом покупает гроб-тонкостенок и укладывает в него покойника, а иногда обряжает и поскромнее — завернет тело в тростниковую циновку, обвяжет сверху соломенным жгутом (это у нас зовется «гроб в крестик с тремя червонными обручами»), потом подцепит мотыгой и тащит на братское кладбище зарывать.

Оттого и ругательство у нас такое в ходу:
«Чтоб тебя Ли Третий унес!».

Нашему старосте очень хотелось бы, чтоб в переулке такие события случались почаще, ведь никто не проверяет, на что он тратит собранные деньги. На оставшиеся похоронные Ли Третий пьет вино: это разумно и справедливо, и ничего тут такого нет. Ели кто готов взять на себя его ношу — извольте-ка! То-то! Вы, верно, думали, что выпивка Ли Третьему так уж легко достается? Но чтобы на сердце было спокойно, чтобы совесть перед душой умершего была чиста, закопав тело, Ли Третий, как положено, сжигает покойнику стопку похоронных денег и трижды кладет земной поклон.

Ли Третий мужичок невысокий, сухонький, малахольный и неуклюжий — всё время кажется, что он еще толком не проснулся: ночью отбивает стражи, днем работает, спит урывками, и когда его ни встретишь — он только-только слез с кровати. Ни за что не подумаешь, что он умеет бегать, да как быстро! Это если в переулке случился пожар. В наших местах о пожаре говорят «вода утекла», наверное, чтоб не поминать огонь вслух. Если в каком доме «утекла вода», Ли Третий хватает свой гонг и, отчаянно стуча в него колотушкой, во всю прыть носится по улицам, истошно вопя: «На такой-то улице, в таком-то доме вода утекла! На такой-то улице, в таком-то доме вода утекла!». Когда в одном переулке пылает пожар, из других приходят на помощь, тащат пожарные рукава, поэтому тут уж Ли Третий выбегает за границы своего переулка и носится по всему городу.

Хотел бы наш староста бао, чтоб в переулке загорелся пожар? Да разве можно такое говорить! Скажем иначе: он всегда надеется, что огонь быстро погасят, что пожар не станет бедствием. Пламя тушат, и, если дом не слишком пострадал, Ли Третий бежит поздравлять хозяев: «Радость-то какая! Ярче огонь — больше богатство!». А если в доме от огня камня на камне не осталось, он спешит к соседям, чьи дома уцелели: «Радость-то какая! Всё благодать Хозяина Земли!». И прибавляет: «Пожар потому еще не разошелся, что рукава быстро подоспели». Намек яснее некуда: рукава подоспели, потому что он носился по городу, не щадя сил. А люди-то не дураки, понимают. Не напрасно Ли Третий бегает во всю прыть да стучит в гонг, в конце концов ему обязательно перепадают хорошие деньги на водку.

Еще одна обязанность старосты бао — следить за нищими. Нищие у нас бывают двух сортов: одни стекаются к храмам на праздники. В первый и пятнадцатый дни месяца в храмах полно прихожан. И на все дни рождения божеств (у каждого бога свой день рождения, не знаю уж, как люди их доискались) службы идут особенно пышно. В такой день от ворот храма, вдоль дорожек и до входа в главный зал в два ряда на коленях толкаются нищие. Одни прикидываются слепыми, другие краской от расплавленной свечи рисуют на ногах язвы (выходит очень похоже), отчего «баре и барыни» то и дело вскрикивают. Прихожанки верят, что без подаяния в храме никак нельзя — иначе какой же ты праведник — и добросовестно бросают медяки в побитые чашки попрошаек. Поэтому у таких нищих милостыни набирается немало. Набожные богомольцы, скорее всего, не слыхали словечек, что в ходу у храмовых попрошаек. При встрече эти пройдохи не спрашивают друг друга, сколько кто выпросил денег, а говорят так: «Сколько собак скликал?». Храмовые нищие сбиваются в артели, живут в лодках. Каждый год они устраивают «собрание», в такой день много-много лодок с нищими сходится в одном месте, и дым тогда стоит коромыслом. Нищих из артелей Ли Третий трогать побаивается, да и они ему не вредят — колодезная вода речной не помеха. А вот над уличными попрошайками наш староста уже имеет власть. Из уличных он гоняет лишь хилых да убогих нищих, которые только и умеют торчать на одном месте с протянутой рукой. Увидев такого, Ли Третий замахивается бамбуковой палкой и гаркает: «Пошел, пошел, пошел!». Живет у нас еще три вида уличных попрошаек, которых староста не гонит. Во-первых, те, что исполняют даосские напевы. Такие нищие всё равно, что культурные: одеты в потрепанные халаты, и книжки почитывали, и с Люй Дунбинем 11 , с Чжэном Баньцяо 12 у них есть какое-то родство. Споет он «Старого рыбака и удочку» 13 — из лавки бросят медяк. Эти нищие чисты и непорочны, даже милостыню не берут рукой, а зажимают двумя дощечками для отбивания ритма и — дон! — роняют в барабанчик юйгу 14 . Еще Ли Третий не трогает заклинателей Цин Луна 15 (иначе говоря, заклинателей змей), и нищих с бамбуковыми трубами. У заклинателей Цин Луна на шее пара пятнистых полозов, с шелестом выбрасывающих языки. А трубачи дудят в бамбуковую трубу, оплетенную шкурой тигрового ужа: «Буууууу!». И смотреть на них страшно, и ухо режет. Если такой встал у лавки, проторчит там целый день, и торговцу нечего тогда ждать покупателей: женщины и дети в страхе далеко обходят это место. По правилам (не знаю уж, кто их установил, эти правила), Ли Третий может гонять трубачей и заклинателей. Да только староста наш никогда этих нищих не трогает, он лучше отловит их потом в укромном месте и потребует положенную долю. По обыкновению на торги и споры уходит немало времени. Чаще всего переговоры идут у городского нужника — в общественном туалете.

Староста бао, конечно же, должен ловить воров и грабителей. Если дом обокрали, первым делом зовут Ли Третьего. Сначала он смотрит, как вор залез в дом, и как ушел. Взломал ли дверь, сделал ли подкоп или перебрался через стену. По закону (и какой династии этот закон?), кража со взломом карается страшнее всего, хуже только открытый разбой. Затем идет кража с подкопом. И только после — если вор перелез через стену. Закончив осмотр, Ли Третий велит сделать опись похищенного. На этом всё. Если вор залез в дом через стену, староста непременно возьмет с собой лодочный шест, по которому он туда вскарабкался. Ведь вор не носит с собой лестниц — чтобы перебраться через стену, он стащит с лодки у реки бамбуковый шест, потом навяжет на него с десяток приступочек из соломы, поставит шест к стене и лезет по приступочкам наверх. Сделал свое дело и, как положено, оставит шест у стены. А вскоре в Храм Земли пожалует хозяин шеста, выкупать.

— Плати двести монет и уноси!

Если хозяева дома заявят Ли Третьему о пропаже ценных вещей и готовы будут их выкупить, через несколько дней он и в самом деле вернет украденное. Но вот как он похищенные ценности вернул, и кто их украл — спрашивать не следует. Это тоже правило.

Ли Третий отбивает часы ночной стражи. Левой рукой держит бамбуковую колотушку, стучит ей в гонг, а в правой у него гонговый молоток.

Ду — дан. Первая стража.
Ду — ду, дан — дан. Вторая стража.
Ду — ду — ду; дан — дан… Дан! Третья стража.

После третьей стражи больше уж не бьет.

Стражи отбивают, чтоб защитить переулок от воров. Но воры чаще работают как раз в четвертую стражу, в это время небо темнее всего, и люди спят как убитые. Иногда, отбивая часы, Ли Третий напускает на себя суровый вид и грозится: «Вижу, всё вижу! Вижу, куда прячешься! За деревом! В углу, между стен!». На самом деле ничего он не видит.
В двенадцатый лунный месяц Ли Третий добавляет к отбиванию стражи новый номер: песню «Берегись огня»:

«Под конец года —
Берегись огня!
Потуши очаг,
Набери воды в чан!
Бабули, дедули,
От жаровни ложитесь подальше!
Скрипнула крыша — встань, посмотри,
Не греши на собаку и кошку!
Под конец года —
Берегись огня…».

Лавки все заперты на засов, двери домов закрыты, на улице темень, завывает, всхлипывает северо-западный ветер, один Ли Третий с белым бумажным фонарем у пояса бродит по улочкам и тянет свою песню, мерно, в такт выкрикивает слова, и уныло звучит его напев. Люди думают тогда: вот и год прошел. А еще: Ли Третьему тоже несладко, мы перед ним в долгу.

В те дни не случилось ни смерти, ни пожара, ни кражи, никто не пришел исполнить обет, и жизнь Ли Третьего в самом деле текла немного уныло.
С гонгом и колотушкой в руках он тоскливо отбивал третью стражу:

Ду — ду — ду; дан — дан… Дан!

Стуча в гонг, вышел к реке. Видит — к одной из лодок снаружи прицеплен крепкий шест. Ли Третий потянулся к шесту, вытащил, сунул подмышку и пошел прочь, продолжая мерно отбивать:

Ду — ду — ду; дан — дан… Дан!

Вдруг шест словно застрял: сзади в него вцепилась чья-то крепкая лапа.

Ли Третий хотел отнести шест в Храм Земли и на другой день получить за него деньги с лодочника, двести монет, выпил бы на них четыре ляна 16 вина. Кто же знал, что лодочник этот недавно вставал по малой нужде, только лег и еще не успел заснуть. Он услышал, как кто-то тащит его шест, вылез из лодки — глядь, а это Ли Третий!

— Вот так да, Ли Третий! Ты у меня шест стащил!
— Не шуми, не шуми!

Ли Третий не слишком заботился о своей репутации, но всё же куда это годится, если старосту бао поймали за руку на воровстве.

— Тебя побить или оштрафовать?
— Штрафуй, штрафуй!
— Сколько?
— Двести монет!

Ли Третий у нас штрафует деревенских. Если кто просыпал на улице навоз с телеги, его ждет «Штраф! Двести монет!». И если кто справил нужду в неположенном месте, тоже: «Штраф! Двести монет!». Не думал наш староста, что теперь и сам попадется. За всё время это у нас впервые случилось, чтоб Ли Третьего оштрафовали.