Вана Цзэнци (1920-1997) справедливо называют «последним ученым мужем Китая», обычно для знакомства с ним выбирают его самый знаменитый рассказ «Обет» (《受戒》, «Шоуцзе»). В одном из своих интервью Юй Хуа заметил：

Именно «Обет» Вана Цзэнци и «Танцовщица из Идзу» Кавабаты Ясунари пробудили мой интерес к писательству, изменили мою жизнь, после них я решил, что стану писать.

«Обет» уже переведен на русский язык, его можно найти в сборнике современной китайской прозы «Жизнь как натянутая стрела». Мы же благодарим Алину Перлову за возможность представить читателю перевод рассказа «Чэнь Ладошка» (《陈小手》, «Чэнь Сяошоу») из трилогии «Наши три Чэня» (《故里三陈》, «Гули сань Чэнь»); это короткий рассказ о жизни в «эпоху перемен». Надеемся, он вам понравится.

В то время у нас в городке акушеров почти не было. Как приходила женщине пора рожать, звали повитуху. И почти всегда заранее было известно, какую повитуху позовут в какой дом. Всех барчуков и барышень, что рождались у первой, второй или третьей молодой госпожи, обычно принимала одна и та же повитуха. Стороннему человеку в таком деле довериться никак нельзя, повитуха должна быть своей в доме. Тогда она наверняка знает, что за порядки в этой семье, помнит, кого из пожилых служанок звать подсобить, подержать роженицу за поясницу. Вдобавок люди обычно верят, что у их повитухи «рука счастливая», и роды с ней пройдут благополучно. А повитухи молятся Матушке-чадоподательнице, каждый день возжигают перед ней благовония. Кто же пригласит врача-мужчину принимать роды? Медицине у нас учились одни парни, только дочка Ли Хуаляна пошла по стопам отца, стала единственной женщиной-врачом на весь город. Роды она принимать не умела, лечила только внутренние болезни, жила старой девой. А из студентов-медиков разве кто стал бы учиться на акушера? Все брезговали, считали, что это никчемное, низкое занятие. Но всё же один такой нашелся. Чэнь Ладошка, он был у нас знаменитым врачом-акушером.

Ладошкой его прозвали за крохотные ручки — даже меньше, чем у женщин, и гибче, нежнее женских ладоней. Он был мастер принимать трудные роды. Справлялся и когда ребенок в утробе лежал поперек, и ногами вперед — конечно же, не без лекарств и инструментов. Говорили, что рожать с Чэнем Ладошкой легче, потому что ручки у него маленькие и ходят мягко. В богатые дома его звали редко, только если не было другого выхода. А в семьях среднего достатка и в бедных домах брезговали меньше: когда роженица мучилась с неправильным предлежанием, и повитуха не могла справиться, то предлагала: «Отправьте за Чэнем Ладошкой».

У Ладошки, конечно же, было и полное имя, но никто его по имени не звал.

В родовспоможении мешкать нельзя, ведь речь идет о двух жизнях.

Чэнь Ладошка держал коня. Это был скакун, весь снежно-белый, ни единого пятнышка. Знатоки говорили, что побежка у него резвая, мелкая, ровная — по-фазаньи идет. Жили мы среди воды, и мало кто держал лошадей. Всякий раз, как через городок проходила конница, народ наперегонки бежал к каналу поглазеть на «кавалеристов», нам это казалось зрелищем хоть куда. Часто можно было увидеть, как Ладошка верхом на белом скакуне спешит в чей-то дом принять роды, поэтому к его прозвищу приклеили еще и коня, получилось «Чэнь Ладошка на белом коне».

Братья по цеху, терапевты и хирурги, свысока смотрели на Ладошку, не признавали, что он врач, держали его за простую повитуху в мужском облике. Чэнь Ладошка это близко к сердцу не принимал, и если кто просил его принять роды, он тотчас седлал коня и во весь опор мчался на зов. Стонущая, перепуганная роженица сразу немного успокаивалась, заслышав звон бубенцов на шее коня Чэня Ладошки. Соскочив с коня, он тут же входил в родильную комнату. Спустя какое-то время (иногда и очень долгое) оттуда доносилось «Уааа» — ребенок родился. Чэнь Ладошка весь в поту выходил из комнаты, кланялся хозяину дома: «Поздравляю! Поздравляю! С матерью и ребенком всё благополучно!». Хозяин расплывался в улыбке, протягивал доктору красный конверт с вознаграждением. Чэнь Ладошка брал конверт и не глядя опускал его в карман, затем мыл руки, выпивал чашку горячего чая, бормотал «Виноват» и садился на коня. Слышно было только, как звенят бубенцы: «Динь-дон, динь-дон» — всё дальше и дальше.

Много жизней спас Чэнь Ладошка.

Однажды в город пришла Союзная армия. Те несколько лет по нашим местам гоняли друг друга две армии: Национально-революционная — мы ее называли «армия Гоминьдана» — сражалась с войсками Сунь Чуаньфана. Сунь Чуаньфан величал себя Главнокомандующим армии пяти провинций, а его войска назывались Союзной армией. Союзная армия расквартировалась в Храме Небесного Владыки, там встал целый полк. Жене командира полка (кто ее знает, настоящая то была жена или наложница) пришло время рожать, и никак она не могла разродиться. Позвали повитух, да всё без толку. Барыня та вопила, как резаная свинья. Командир полка отправил за Чэнем Ладошкой.

Ладошка явился в Храм Небесного Владыки. Командир маялся, кружил около родильной комнаты. Увидел Чэня Ладошку, процедил:

— Чтоб сберег мне и женщину, и дитя. Не сумеешь — голову снесу! Ступай!

Та женщина вся заплыла жиром, с Ладошки семь потов сошло, когда он все-таки вытащил из нее ребенка. Долго тягался он с этой толстухой, никаких сил не осталось. Пошатываясь, вышел из родильной, поклонился командиру полка:

— Командир! Поздравляю вас — мальчик, маленький барин!

Командир полка осклабился:

— Побеспокоил я тебя. Прошу!

Снаружи был накрыт богатый стол. Адъютанты тоже сели пировать. Чэнь Ладошка выпил две чарки. Командир отсчитал двадцать серебряных даянов, преподнес их Ладошке:

— Это тебе! Уж не взыщи.
— Тут много, слишком много!

Ладошка допил вино, спрятал деньги и стал прощаться:

— Виноват, виноват!
— Ну, не провожаю.

Чэнь Ладошка вышел их Храма Небесного Владыки, запрыгнул в седло. Командир достал пистолет, выстрелил в спину, Ладошка замертво упал с коня.

— Кто позволил ему лапать мою женщину! Ни один мужчина не смеет касаться ее тела, только я. Вот подлец, негодяй! Бабку я его имел!

Командир был страшно обижен.

Источники