Арабская литература, особенно современная, представлена в российских книжных магазинах много скромнее китайской, и поэтому сегодня нам хотелось бы поблагодарить Владимира Корягина за возможность познакомить наших читателей с рассказом Джибран Халиль Джибрана “Возвращение любимого”.

От переводчика

Джибран Халиль Джибран (1883-1931) был художником, скульптором, поэтом и писателем. Прожив 19 лет в находившемся под Оттоманским владычеством Ливане, он отправился в США, куда уезжали в поисках счастья и свободы творчества многие его образованные соотечественники, не желавшие прозябать на родине. За океаном он добился успеха в различных ипостасях и написал свой англоязычный бестселлер – книгу “Пророк”, благодаря которой он и сейчас известен на Западе. Тем не менее, Джибран никогда не прекращал писать на арабском: его грамотный, зачастую архаичный и наполненный романтикой стиль невозможно спутать ни с каким другим.

Недавно, перечитывая сборник “Слеза и улыбка”, я обратил внимание на рассказ “Возвращение любимого”, его милое, на первый взгляд, название скрывало под собой трагичную историю любви. Она напомнила мне историю отношений самого Джибрана со своей родиной – Ливаном. Уехавший в поисках славы и успеха, он продолжал всем сердцем любить эту страну, посвящал ей стихотворения и прозаические произведения. Однако ему было не суждено туда вернуться при жизни…

Возвращение любимого

(из сборника рассказов “Слеза и улыбка”)

Едва наступила ночь, а враги уже были повержены. Лежали на земле, пронзенные мечами и копьями. Победители возвращались домой, неся знамя славы и воспевая собственную победу под звонкий цокот лошадиных копыт, напоминавший удары тысячи незримых молотов по наковальне.

Луна поднялась из-за горных хребтов, величаво обогнула скалы и сверху наблюдала за процессией. Долина, по которой шли всадники, была окружена кедровым лесом. С высоты горного пика она была похожа на древний орден, прикрепленный предками на грудь Ливана. Всадники продолжали свой путь, а лунный свет сверкал на лезвиях мечей и доспехах, едва освещая долину. Единственным их спутником было эхо, причудливо отражавшее все звуки.

Ночную тишину нарушило тревожное ржание лошади. Животное, стоявшее в тени серых скал, словно было вырезано из мрамора. Наездники приблизились и увидели неподалеку бездыханное тело, распростертое на гористой земле в луже алой крови. Со скорбью в голосе предводитель всадников промолвил: “Покажите мне меч убитого, и тогда я назову имя его владельца!”

Некоторые всадники спешились и, встав в круг, просили объяснить, что произошло. Спустя пару секунд один из них подошел к вождю и сказал хриплым голосом: “Его ледяные пальцы крепко сжимают рукоять меча, позорно пытаться отнять у мертвеца оружие!”. Наконец, спешился сам предводитель всадников и, приблизившись к убитому, приказал: “Переверните его на спину, тогда луна осветит лицо!”. Это немедленно было сделано, и всадники увидели улыбку, застывшую на губах убитого. Они молча смотрели на него. А он с извиняющейся улыбкой смотрел туда, где еще недавно были его враги.

Юноша встретил смерть, улыбаясь. В его лице всадники увидели не просто ливанского героя, бившегося насмерть в дневном сражении, они увидели предвестника грядущего утреннего рассвета. Однако ему уже не петь и не праздновать победу вместе со своими товарищами!

Всадники сняли с юноши куфию, чтобы рассмотреть его лицо. Не прошло и секунды, как предводитель с болью в голосе вскричал: “Это же Ибн Сааби, какая ужасная потеря!”. Услышав это имя, всадники горестно вздохнули и замерли на своих местах. Их сердца, прежде опьяненные радостью победы, теперь были наполнены горем и мыслями о павшем герое. Это чувство было гораздо искреннее и сильнее, чем испытываемое ими прежде.

Подобно каменным истуканам, они неподвижно стояли вокруг убитого, их языки словно оцепенели, все вокруг замерло. Вот, что делает смерть с душами героев! Рыдания и стенания – удел женщин, плач и крики – детей, но не воина. Он будет молчать и так воздаст свое почтение. Подобное молчание – это признак сильного человека, который держит свое сердце и чувства так же крепко, как горный орел хватает когтями за шею свою добычу. И это молчание лучше, чем слезы. Оно подчеркивает значимость и жестокость произошедшего. И это молчание присуще душам великих, будь они на вершинах гор или в морской пучине. Именно оно является предвестником бури, которая если и не придет, но – обязательно начнется в душах молчащих.

Всадники сняли с убитого одежды, дабы узнать, что явилось причиной его смерти. Вскоре они увидели на его груди рану, нанесенную мечом. И она была подобна крику в ночи! Настолько же страшная, насколько смертельная…

Предводитель всадников приблизился к убитому и встал на колени. Он заметил расшитый золотом носовой платок, повязанный вокруг правой кисти убитого. Вождь знал, чей рукой был соткан этот шелковый платок. Он взял его и спрятал в свои одежды.
Взгляд предводителя всадников выдавал удрученность, а рука дрожала. Та самая рука, что отсекала головы многих врагов, в эту минуту она ослабла. А секунду спустя держала платок и вытирала слезы. Наступил тот ужасный момент – к любимой вернется не юноша, а платок, этот символ несчастной любви.

Молчание нарушил стоявший неподалеку всадник, сказавший: “Давайте выроем ему могилу под тем дубом – корни древа пропитаются кровью, а ветви будут питаться плотью. Дуб вырастет и станет памятником доблести нашего героя!”.
Его сосед возразил: “Давайте отнесем Ибн Сааби в кедровый лес и похороним рядом с церковью. Его кости навеки останутся в тени благословенного креста!”.

Третий же сказал: “Нет, давайте похороним его прямо здесь, на гористой земле, окрашенной кровью! Вложим меч в его правую руку, а копье положим рядом! Зарежем коня прямо здесь, на могиле. Все, что служило Ибн Сааби при жизни верой и правдой, останется вместе с ним навсегда!”.

Другой всадник возразил ему: “Меч, проливавший кровь врагов, не хоронят вместе с его владельцем! Жеребца, который не подвел своего хозяина, нельзя взять и зарезать! Мы не должны уподобляться варварам! Всю его собственность надлежит вернуть близким!”.

Еще один из них промолвил: “Прежде чем похоронить его, давайте станем в круг и помолимся. Возблагодарим Всевышнего за нашу победу и будем умолять, чтобы Он простил Ибн Сааби все грехи, совершенные им на земном пути!”.

Его сосед добавил: “Давайте поднимем Ибн Сааби на плечи, а из наших копий и щитов сделаем носилки. Затем мы пройдем вместе с ним вокруг этой долины, воспевая нашу славную победу! Пусть его улыбка озаряет нашу песню и окрестности прежде, чем мы его похороним!”.

Другой же промолвил: “Давайте положим Ибн Сааби у подножия этой горы! Эхо ущелий станет траурным гимном, а журчание ручьев его вечным спутником! Пусть его кости лежат в земле, а эта ночь принесет покой его душе!”.

Последний из всадников сказал: “Нельзя хоронить Ибн Сааби в пустынной долине! Здесь он будет страдать от одиночества. Мы должны похоронить его на кладбище, где он найдет покой вместе с душами наших предков. В ночной тиши они будут беседовать о войнах и о ратных подвигах минувших дней!”.

Предводитель всадников вышел в центр круга, знаком приказал им всем замолчать и, тяжело вздохнув, промолвил: “Не тревожьте душу погибшего упоминаниями войн, мечей и копий! Поспешим в тишине отнести его туда, где он родился. Ведь там же в тревоге ждет его возвращения возлюбленная! Так отнесем же любимого к ней, дабы не лишать ее возможности попрощаться с ним и поцеловать в лоб в последний раз!”.

Они несли тело на своих плечах, склонив головы и потупив взгляд. Медленно и скорбно двигалась эта процессия, а в ее хвосте грустно плелась лошадь погибшего юноши, волоча по земле уздечку. Время от времени раздавалось ее грустное ржание, и ответ – многократно усиливаемый эхом долины. Все это создавало мрачную атмосферу обиды и горести.

По долине, освещенной мягким лунным светом, шла не процессия победителей, но процессия смерти. А впереди на сломанных крыльях витал призрак погибшей любви.